В преддверии Дня Победы в редакцию поступают письма и материалы от детей войны и родственников фронтовиков. Они возвращают нас в годы военного лихолетья, через конкретные судьбы позволяют понять, каким трудным был путь к Победе.
Вашему вниманию представляются воспоминания южносахалинки, ветерана трудового фронта Ирины Зенкиной. C 1954 по 2000 год она работала в Сахалинской геологоразведочной экспедиции, центральной лаборатории Сахалинского геологического управления и в тресте «Союзморгео» (впоследствии – ОАО «Дальморнефтегеофизика»). В 2016 году издала книгу «Сахалин. Геологи-романтики».
Я родилась в «лихие голодные тридцатые» годы в украинском селе Дмитриевка Сталинской (ныне Донецкой) области. Мне было девять лет, когда семья переехала в Ростов-на-Дону. Папа работал в обкоме партии, мама – агрономом в пригородном совхозе.
Я училась в четвертом классе, когда началась война. Папа ушел на фронт. А в нашем дворе, где раньше было столько детских забав, стали проходить занятия. Нас учили пользоваться противогазом, обращаться с винтовкой, гранатой, зажигалками, которые сбрасывали на дома вражеские самолеты. Мои братья Вова и Сережа были старше меня на три года. Они забирались на крышу нашего дома и сбрасывали зажигалки, я тоже увязывалась за братьями. Немцы часто бомбили город.
В некоторых школах стали размещать госпитали, а учеников переводить в другие школы. Мы ходили к раненым, давали концерты – пели, декламировали стихи, плясали, делали гимнастические упражнения.
Когда фашисты близко подошли к Ростову, пригородный совхоз стал готовиться к эвакуации зерна и скота. Зерно засыпали в подводы, обшивали их брезентом, а сверху из того же материала делали кибитку. В такую повозку мы помещались всей семьей – мама, ее младшая сестра Мария, Вова, Сережа и я.Тетя приехала к нам из Москвы, когда ее муж ушел на фронт. У нас с собой были сумки с одеждой, посудой, книгами. Среди книг были собрания сочинений Ленина и Сталина. На них мы потом писали между строчек в школе, так как не было тетрадей.
Наш обоз состоял из десяти подвод и большого стада коров. Мои братья верхом на лошадях гнали стадо, а мама управляла лошадьми, запряженными в нашу телегу. С небольшими остановками на отдых и ночлег добрались до поселка в пригороде Сталинграда, там и остановились на зиму. Разместились в саманном домике из двух комнаток. В них был глиняный пол, при уборке его смазывали жидкой глиной.
Кроме нашей семьи там жили хозяева – дед с бабушкой, их племянник-подросток, а также около двенадцати солдат, рывших оборонительные окопы. В доме были русская печь с лежанкой и обычная печь, на которой готовили еду. Спали все на полу вповалку. Крайние упирались ногами во входную дверь.
В отсутствие мыла всех донимали вши. После стирки одежду проглаживали утюгом. Однажды я сидела спиной к печке – грелась. На плите закипел чайник, гостья хотела снять его, схватилась за горячую дужку, обожглась и выпустила чайник из рук. Кипяток вылился мне на спину. Было нестерпимо больно. В отсутствие лекарств на обожженное место наложили протертую картошку, боль стихла. Больше месяца я пролежала на русской печке на животе с голой спиной. Потом солдатский фельдшер дал вазелин, им стали смазывать ожог и закрывать чистыми тряпочками. Школы в поселке не работали, мы пропустили учебный год.
Когда враг оказался на подступах к Сталинграду, мы с совхозным обозом двинулись на восток. Запомнилась страшная паромная переправа через Волгу. Там скопилось очень много скота и подвод мирных жителей, спасавшихся от фашистов. Приближалась ночь, а наша очередь переправляться была еще очень далеко. К нашему директору совхоза подошел знакомый и сказал, что выше по течению Волги тоже есть переправа и очередь там гораздо меньше. Мы двинулись с обозом и стадом туда и на пароме переправились на левый берег реки. Утром нам сказали, что вскоре после нашего отъезда налетели немецкие бомбардировщики и разбомбили все обозы на первой переправе.
Мы двигались по засушливым степям. Скот хотел пить, а водопоев не было. Иногда казалось, что впереди озеро, а когда туда добирались, оказывалось, это блестит соль. Однажды мы заблудились в густом тумане. Наша подвода отстала от остальных. Управляла лошадьми, как всегда, мама. Нам казалось, что мы едем прямо, а потом заметили, что кружим вокруг одной и той же скирды сена.
Около месяца мы жили в степи в отдельном доме. Вокруг были глинистая земля и много карьеров, из которых раньше брали глину. Их края покрывали трещины, а в них было много змей. Я их очень боялась, а братья без страха брали их руками. Наверное, это были ужи. Для забавы они бегали с этими змеями и пугали меня, а я с криком бежала в дом.
К концу лета мы поехали дальше на восток – фашисты наступали. При въезде в Чкаловскую (Оренбургскую) область мы остались одни. Лошади устали и еле шли. Помню, в сумерках нас преследовала стая волков. Они чувствовали, что лошади скоро упадут и на них можно будет напасть. Мы из кибитки видели их светящиеся в темноте глаза. Было очень страшно, но лошадки не подвели. Мы доехали до ближайшего поселка Грязное Уральского района Чкаловской области и там остались жить до конца войны.
Мама работала агрономом в совхозе. Когда немцев погнали на запад от Москвы, тетя Мария вернулась домой в столицу. Я с братьями ходила в школу, была отличницей. С весны и до зимы все школьники работали в колхозе и совхозе, никаких освобождений по болезни не было. Мои братья управляли сенокосилками, тракторами, им поручали тяжелую работу, так как все мужчины были на фронте. Ученики помладше сажали овощи, пололи, сгребали сено, собирали колоски после уборки зерновых. Зерно из колосков в поле можно было есть, но уносить домой строго запрещалось. За это судили.
Особенно запомнилось, как я боронила вспаханное поле. Борону тащили быки. Я погоняла их хворостиной и кричала «цоб-цобе», что означало «направо-налево», они хорошо понимали команды. Когда я догнала быков до конца поля, оглянулась и увидела, что потеряла борону в начале поля. Иногда тягловой силой были коровы. Быков, как и лошадей, отправляли на фронт.
Всю войну и в первые послевоенные годы меня не покидало постоянное чувство голода. Мы получали небольшой паек темного хлеба с примесью жмыха (остатки после отжима масла из подсолнечника). Этот хлеб казался очень вкусным, но его выдавали по 100 – 200 г на человека. Мы делили его на кусочки. Потом кто-то один отворачивался от нас спиной и отвечал – кому этот кусочек. Еще в паек входило немного растительного масла.
У кого имелись огороды, тем было легче. Рабочим совхоза платили зарплату, на небольшие деньги можно было хоть что-то купить. А колхозникам ставили в табеле только палочки, означавшие, что люди выходили на работу. Ни денег, ни продуктов за труд им не давали. Все уходило на нужды фронта.
У моей школьной подружки отец воевал, мама работала в колхозе. Дома оставались трое младших братьев. Мама старалась отдавать скудную еду детям. Когда я была у них дома, видела ее на кровати, опухшую от недоедания и обессиленную. Семья голодала, иногда приходилось сдирать с дохлых животных шкуру, варить ее и есть. Когда наступала весна, все выходили ловить сусликов. Дома их варили и ели. Я с подружками ходила за несколько километров в степные овраги. Там мы собирали дикий лук, а летом и осенью рвали на кустиках дикую вишню и еще какие-то съедобные травки.
Зимой были сильные морозы. Буранами часто заносило маленькие дома до крыши. Поселок окружали невысокие горы, по-местному – шиханы. Мы с них катались на санках и лыжах. Настоящих лыж у нас не было, их делали мальчики из деревянных пожарных бочек. Снимали обручи и из планок мастерили лыжи. Прибивали к их центру тряпочные крепления для валенок. На таких лыжах лихо катались с крутых гор. Было весело и не страшно.
Мама часто ездила летом по совхозным полям на двуколке, запряженной лошадьми. В поле работали в основном женщины и подростки. Изношенные тракторы ломались. Мастеров не было, и женщины с плачем возились с ними, пытаясь исправить неполадки. Мама участвовала в этих делах. Она как агроном отвечала за урожай, а для этого нужны были работающие машины, тракторы, косилки и другая техника. Исправной было очень мало, преобладал ручной труд. Маме приходилось очень трудно и физически, и морально. У нас был маленький огородик. Я за ним ухаживала, носила из речки воду на коромысле. Ведра были большие – по 10 литров. Для дома я тоже носила воду из речки метров за восемьсот. Жалела маму, она приезжала домой уже в темноте, а братья после окончания школы уехали учиться в Запорожье. Там муж маминой сестры работал директором военного завода. Братья учились в училище при заводе.
День Победы был для нас незабываемым великим праздником. В 1945-м с фронта пришел мой папа, и наша семья вернулась в Ростов-на-Дону. Ехали поездом в вагонах, переполненных пассажирами. Большую остановку делали в Сталинграде. Нас встретил разбитый город, казалось, ни одного здания не уцелело.
На станции всех пассажиров заставили пройти через санпропускник. Мы раздевались, сворачивали одежду и отдавали ее на дезинфекцию, а сами шли мыться в баню. После бани нам вернули наше чистое белье, и мы поехали дальше в Ростов. Наш дом там, к счастью, уцелел. Очевидно, его спасло хорошее качество старинного строительства. В нашей квартире работали сотрудники организации «Заготзерно». Пришлось поселиться у папиной сестры. Она жила с мужем в однокомнатной квартире. Сюда же вернулись Вова с Сережей. Мы не помещались на такой маленькой площади. Тогда добрые люди посоветовали нам в выходной день, когда работники не будут трудиться в нашей квартире, прийти и занять ее, тем более что у нас был ордер. Мы так и сделали и сидели в запертой комнате, когда пришли работники учреждения. Выселить семью с детьми они не смогли.
В Ростове я окончила школу. Почти все десять выпускных экзаменов сдала на «отлично». Поступила в Ростовский университет на геологический факультет. На Сахалин приехала дипломированным специалистом по направлению. Было это в 1954 году. Вся моя жизнь была связана с геологией. За работу в этой отрасли меня отметили орденом «Знак Почета». А военное детство всегда со мной. Мы, дети войны, разделили со страной всю тяжесть страшных лет.
