Еще одна житейская история

87

В новогодние праздники перебирала свой архив и наткнулась на почетную грамоту, выданную мне в школе за первое место, занятое в художественном конкурсе.

Было мне тогда 11 лет, а произведение мое называлось «Верба в стакане».

Помнится, мне тогда удалось мастерски изобразить воду. Это получилось благодаря тому, что у меня была коробка цветных карандашей из 48 штук.

Громадная коробка карандашей была моей мечтой, предметом постоянных дум. Она появилась в витрине канцелярского магазина месяца за два до этого.

Коробка имела опору и стояла почти вертикально.

Карандаши выстроились в ней в четыре ряда по двенадцать штук, и там было по нескольку оттенков основных цветов, а еще и розового и даже белый карандаш.

Стоили карандаши очень дорого, потому их долго не покупали. Я чуть ли не каждый день бегала почти через весь город, чтобы полюбоваться на них и убедиться, что они еще не проданы.

Если бы их не оказалось на месте, мне кажется, я умерла бы от разрыва сердца.

В очередной раз получив от родителей отказ, я горько рыдала в летней кухне. Жили мы очень скромно.

Детей было четверо, отец недавно брал на работе ссуду для строительства нового дома и каждый месяц ее погашал.

Порой не хватало денег на сахар и растительное масло. Выручали огород и подворье.

В это время к нам пришла тетя Аня – жена папиного младшего брата.

Стала спрашивать, из-за чего такой рев. Я напустилась на родителей – плохие, не понимают, как мне нужны эти карандаши. Их же могут купить в любой момент!

Тетя Аня строго сказала: «Не смей ругать родителей, они у тебя хорошие.

Ты такая счастливая – у тебя есть папа и мама, которые тебя любят, заботятся о будущем твоем, твоей сестры и братьев.

У многих детей не было и нет даже толики того тепла, которое ты имеешь».

Я увидела в глазах тети Ани слезы и почувствовала, что она говорила и о себе.

Позже я узнала о ее тяжелой жизни. Во время войны разбомбили эшелон, в котором ехали шестилетняя Аня с мамой и младшим братом. Девочку подобрали и отвезли в детский дом.

Из детдома Аня поступила в ФЗО – училище фабрично-заводского обучения. Жили очень голодно.

Однажды Аня с подругой не выдержали, продали на рынке общежитскую простыню, чтоб купить хлеба. Их поймали и осудили на восемь лет лагерей. Законы тогда были жесткие.

Я слышала, как тетю Аню некоторые взрослые презрительно называли «бамовкой». Она, оказывается, в числе других заключенных строила послевоенный БАМ – Байкало-Амурскую магистраль.

Тетя Аня практически ничего не рассказывала о своем прошлом.

Только однажды я подслушала, когда она описывала моим родителям за ужином с рюмкой страсти о том, как ее однажды мужики-зэки проиграли в карты.

Хорошо, кто-то предупредил. Ей пришлось прятаться, убегать. Страху она натерпелась – не дай бог никому.

Как я понимаю, в то время, о котором я рассказываю, тете Ане было лет 28, но мне она казалась старше.

Она стала нашей родней года два назад, жила со свекровью. А наша бабушка люто ненавидела всех невесток. Они в ее доме не держались. Но у двух других сыновей жены были постоянные, и, что она ни делала, козни не срабатывали.

Помнится, бабушка частенько собирала у себя трех сыновей, ставила им бутылки и между стопками проводила политработу.

«Чи вы не орлы? Чи вы не сокилы? – говорила она на смеси русского с украинским.

– Почему это бабы над вами верх взяли? Кто у вас дома хозяин?».

Наш папа на провокации не поддавался, но один из братьев после визитов к маме устраивал дома скандалы, порой с рукоприкладством. Так что жилось тете Ане ой как нелегко, приходилось терпеть оскорбления и откровенную вражду.

Дня через два-три после моей истерики тетя Аня принесла мне деньги на покупку карандашей. Стояла зима, день был снежный, метельный, но я побежала в магазин тотчас же. Помню ощущение полного счастья.

Из всей родни тетя Аня тесно общалась только с моими родителями.

Они одни тепло ее привечали и сочувствовали ее тяжелой жизни.

Однажды папа предложил ей поискать ее младшего брата: вдруг тот жив? Мой отец перед войной закончил десятилетку, год проучился в техникуме – пока не женился, считался человеком грамотным.

Он написал запросы в несколько адресов. Прошло много времени, и вот однажды пришло письмо, в котором сообщалось, что брат жив и живет где-то под Норильском.

Тетя Аня сразу же собралась ехать к нему. Ее отговаривали: сначала спишись, узнай, ждут ли тебя, да и как добираться до этого северного поселка? Она поехала сюрпризом.

Когда вернулась, все собрались к нам, чтобы послушать о ее поездке.
Не помню всех подробностей рассказа, но на меня произвело впечатление появление тети Ани в доме пропавшего брата.

Был рабочий день, взрослые уже ушли. Дома в поселке на замки не закрывались, поэтому нежданная гостья свободно открыла дверь и увидела в комнате трех спящих ребятишек.

На улице стоял сильный мороз, и тетя Аня решила дожидаться брата в доме. Она по очереди подходила к детям, гладила их, целовала и плакала.

У нее самой детей быть не могло из-за тяжелой работы в заключении.

Вечером пришли с работы брат с невесткой, тетя к этому времени уже подружилась с племянниками, приготовила ужин. Когда тетя Аня рассказывала о встрече с братом, все взрослые плакали, даже мужчины.

Скоро младший брат отца умер, и тетя Аня исчезла из нашей жизни.

После окончания школы мне пришлось год проработать на стройке в родном городе – я не решилась никуда поступать.

Попала в бригаду отделочников, где, оказывается, еще несколько лет назад работала тетя Аня. Это была бригада коммунистического отношения к труду – передовая, ударная.

Женщины, порасспросив меня, узнали, что я какая-то родственница Ане, и отнеслись ко мне по-доброму.

В бригаде оставались две близкие подруги моей тети, они-то и сообщили, что одной тетя Аня долго не осталась, вышла замуж за какого-то вдовца с тремя детьми, и все они уехали в теплые края.

Я была в полной убежденности, что этим детям сильно повезло. Повезло ли тете Ане – не знаю. В ней были сильно развиты жертвенность, готовность помочь, доброта.

К сожалению, я не знала ее собственной фамилии. Вдовец был Зайцевым, но были ли они официально женаты?

Тетя Аня еще может быть жива, и ей должно быть лет 85 – 86. Она из категории «дети войны».

Только может ли она, имея судимость, получить те почести, то внимание, что имеют сегодня люди, пережившие войну и тяжелое послевоенное лихолетье?

А пережила она, на мой взгляд, больше других.

Наталья СИДОРЕНКО, г. Южно-Сахалинск.