Имя Отто Рудольфовича ЛАЦИСА известно практически всей читающей России. Блестящий публицист и аналитик, доктор экономических наук, О. Лацис работал в «Известиях» с А. Аджубеем, в «Новом мире» с А. Твардовским, а также в ряде других изданий, всегда выступая с позиций независимой, честной журналистики. Он лауреат нескольких престижных премий, включая самую высокую награду в журналистике — «Золотое перо».
А свою необычайно яркую творческую карьеру Отто Рудольфович начинал в «Советском Сахалине». В 2005 году с О. Лацисом встречался и задавал ему вопросы наш бывший коллега Михаил ВОЙНИЛОВИЧ.
— Отто Рудольфович, закончив в 1956 г. факультет журналистики МГУ, вы имели возможность остаться в Москве или работать в другом крупном городе центральной части страны, а выбрали далёкий Сахалин. Почему?
— Наш выпуск был первым после XX съезда КПСС, разоблачившего культ личности Сталина. Нам хотелось настоящего дела, простора для творчества. Я и мои товарищи мечтали испытать свои силы, проверить, на что способны в профессиональном отношении, — естественно, подальше от разного рода «теплых местечек». Кстати, на Сахалин тогда поехали сразу семь человек из нашего выпуска: Игорь Карпенко, Петя Наумов, Яша Залевский, Зина Ветрова, Костя Грозин и мы с женой Тамарой.
— И как вас встретил остров?
— Редактор «Советского Сахалина» Александр Львович Аверичев был тогда в отпуске, нас взяла в твёрдые и добрые руки его заместитель Нина Павловна Титова. Она же дала первое задание – написать какую-то оперативную заметку, причём сразу троим: мне, Тамаре и Косте Грозину. Написали. Уж не помню, как в секретариате разбирались с авторством. Вот такое было «боевое крещение», в принципе удачное.
— В какой мере сбылись ваши студенческие планы и мечты?
— В полной мере, если не сказать больше. Интересных тем была масса. Удалось побывать на северных и южных Курилах, я поднимался даже на вулкан Эбеко, в поисках материала спускался почти во все шахты острова (их было 18), ходил в море на пограничных и рыболовных судах, писал я и о нефтяниках Охи. Работа в «Советском Сахалине» оставила незабываемые впечатления, это была отличная школа профессиональной журналистики.
– Ваше самое яркое воспоминание?
– Командировка, которую, как ни странно, я выиграл в шахматы у Вени Анциферова. Дело было так. Однажды узнаю, что наши суда из Невельска идут в зимнюю экспедицию в Олюторский залив. Веня Анциферов, заведующий промышленным отделом, обещал отпустить меня в эту экспедицию. Подходит время отплытия, а Веня, журналист тоже непоседливый, вдруг заявляет: «Я поеду в Оху». — «Но ведь это же нечестно», — возмущаюсь я. Веня ни в какую. Тут надо пояснить, что в Оху в то время меньше чем на месяц никто не ездил. Отдел оголять нельзя, значит, я должен буду остаться. И тут в наш спор вмешивается собкор ТАСС (не буду называть фамилию). Я его перед этим здорово разыграл. Зная, что Анциферов чемпион «Советского Сахалина» по шахматам, а Лацис абсолютный аутсайдер, он и предлагает — разыграйте, мол, в шахматы эту командировку. Кто победит, тот и поедет.
– Розыгрыш-то собкора в чем заключался?
— В то время были очень популярны мемуары К. Паустовского «Одесса в воспоминаниях». В них приводится много забавных историй на газетную тему. Например, газета «Копейка» якобы напечатала сообщение: «Вчера на Пересыпи лопнул меридиан. Усилиями пожарных катастрофа предотвращена». И вот я на глазах весёлой компании коллег звоню этому собкору: «Слушай, возле вокзала в Южно-Сахалинске лопнул меридиан. Пожарных съехалась уйма». — «Да ты что! А сколько машин съехалось?». То есть поверил человек. Присутствовавшие склонили к трубке головы, слушают, что собкор дальше станет говорить. И тут кто-то не выдержал, хихикнул прямо в трубку. Собкор понял, что над ним подшутили, и, судя по всему, при случае решил устроить мне страшную месть чужими руками.
Анциферов, уверенный в победе, назначил время и место «дуэли» – у себя дома в выходной день. По уговору турнир должен был состоять из десяти партий, первую я проиграл. И тут Зина, хлебосольная супруга Анциферова, выставила угощение. Веня зорко следил, чтобы я поднимал каждую рюмку одновременно с ним и пил до дна, однако захмелел быстрее и был, естественно, наголову разбит.
В результате я оказался на траулере «Най-Най», где капитаном был знатный рыбак Рагулин. Зимнее штормовое море – не для слабонервных. Между тем экипаж «Най-Ная» выступил тогда с почином ловить рыбу без захода в порт в течение полутора лет, чтобы экономить промысловое время. Не знаю, как можно было такое выдержать. Рыбаки тралили камбалу даже в семибалльный шторм, хотя по технике безопасности полагалось прекращать добычу при волнении выше четырёх баллов. Однажды на нас обрушился шторм в одиннадцать баллов. Судно стало обрастать льдом. Тонкие, в палец, снасти становились толщиной в руку, мачты превращались в неохватные ледяные стволы. Если не скалывать лёд вручную, судно перевернётся. Все вооружились топорами, кайлами, баграми. Бой с обледенением шёл в полном смысле слова не на жизнь, а на смерть.
— Вы, конечно, не стояли в стороне…
— Из инструментов мне достался большой молоток. Отколешь глыбу льда, она валится за борт, и чувствуешь, как крен судна немножко уменьшается. Очень хорошее чувство возникает.
— О ком из сахалинцев вы чаще всего вспоминаете?
— Кроме тех, кто уже назван, это талантливые газетчики Юрий Макеев, Арнольд Пушкарь, а также заведующие отделами: информации – Костя Грышук и культуры – Николай Петроченков, отличный поэт и фельетонист. Они были представителями старшего поколения, оба прошли войну, и все же, несмотря на разницу в возрасте, хочется сказать, перефразируя Киплинга: все мы были одной крови.
— Какое место в вашей жизни занимает период работы в «Советском Сахалине»?
— Я никогда не был счастливее. В «Советском Сахалине» впервые понял, что смогу стать журналистом. Позже сравнивал «Советский Сахалин» с другими областными газетами и пришёл к выводу, что он выглядит лучше многих подобных изданий страны.
