Выставка «Искусство после авангарда» в областном художественном музее из разряда «новое – хорошо забытое старое». Собрание графики Бориса Ермолаева в количестве более двухсот листов было передано на Сахалин в 1993 году по разнарядке из Русского музея. Но до сего дня сахалинцам не представлялось возможности столь масштабно ознакомиться с его самобытным творчеством.
Б. Ермолаев. “Мать и сын (вдовушка)”.Борис Ермолаев принадлежал к когорте художников, впоследствии получившей известность как Ленинградская живописно-графическая школа. Это товарищество сумело найти свой «третий путь», избежав равно твердолобых канонов соцреализма и крайностей буйного авангарда. Жизненный путь автора завершился в 1982 году, коллекция, доставшаяся островному музею, отражает лишь одну ипостась его творчества – графику 50 – 60-х годов. Да только эта «советскость» никоим образом не была вцементирована в его работах. Как истинно талантливый человек, Ермолаев перенял все лучшее от реалистического метода и еще более – от формалистических экспериментов, и все предшественники «проросли» тончайшими мелодиями в его цветных литографиях.
Сюжетно его выставка образует триаду: мир, труд, отдых. Борис Ермолаев слыл человеком добрым, мягким и просветленным. Высказываясь о большом мире, он создавал плакатные и одновременно иконописные портреты молодежи, и даже его образ «птицы мира» напоминает о библейской голубке, принесшей благую весть. Но особенно его стиль и характер проявились в деревенской серии, которую он, ленинградец по рождению и жительству, творил в экспедициях в станицу Аксайскую Ростовской области.
Конечно, никакой географической привязки и вообще конкретики в его работах не видно: он создал собирательный образ деревни в подробностях неторопливой, основательной жизни – в поле, на лугу с коровами, на отдыхе у стожка. Каждая картина-лубок собрана из ярких пятен – белые платки, красные лавки, ярко-желтые оконные рамы, полосатые рушники, свидетельствуя о том, что в его творческом «котле» оказались смешаны преклонение перед красочной экспрессией Матисса и традициями иконописи Андрея Рублева, фигуративными опытами Малевича и наивными картинками Нико Пиросманишвили. Писал вроде бы с натуры русскую деревню, но в поэтическом ключе, приподнявшись над землей, не особо заботясь о «портретном» сходстве. Потому все жители ермолаевской деревни, напоенной солнцем, идиллически на одно лицо – отрисованный тонкой линией овал, носик уголком, бровки запятыми. На его листах царит умиротворяющая монополия женщин во всех возрастах – символ света и жизни (мужские образы единичны). А музейщики и вовсе подшутили, повесив рядом два листа: крепкий мужик на досуге у стола (лист «Задумался») и не менее крепкие девушки с лопатами на трассе («Дорожницы»). Получился забавный диптих-парафраз на вечную тему «коня на скаку остановит…».
«Искусство после авангарда» выводит из тени несправедливого забвения прекрасного и – при восприимчивости к другим вершинам – ни на кого не похожего автора. Обращаясь к наследию советской эпохи, музей не столько подбрасывает повод для воспоминаний об ушедшем, сколько напоминает о том, что художник, двигаясь вперед на крыльях фантазий, обязательно опирается на сильную академическую выучку. Благодаря тиражности его работы оказались во многих музеях, вплоть до Нью-Йорка, сохранив индивидуальность стиля. Не потому ли творчество Бориса Ермолаева продолжает согревать душу в век, когда печатную графику безжалостно победила компьютерная.
И. СИДОРОВА.
