Веские доводы независимых экспертов не помогли установить виновных
в смерти молодых людей
Правило
золотого часа
Летом 2011 года практически в течение одной недели в южно-сахалинской городской больнице им. Ф. Анкудинова от некроза поджелудочной железы умерли двое молодых людей: Анне Кожемяко было 22 года, Николаю Сенину – 29 лет. Как говорится в подобных случаях, им бы еще жить и жить.
Их родные воспринимают эту сентенцию буквально. Смерть Анны и Николая не была неизбежной, считают они и пытаются доказать это. «Советский Сахалин» рассказывал об этих попытках в статье «Право на жизнь», опубликованной 26 декабря 2012 года. Ко времени публикации было заведено только уголовное дело по заявлению родителей Анны. Завели его лишь после предъявления выводов независимой судебно-медицинской экспертизы, проведенной в Челябинске. Челябинские специалисты посчитали, что задержка с выполнением экстренной операции Анне составила не менее 12 часов.
Буквально на следующий день после появления нашей публикации было заведено уголовное дело по обращению матери Николая Сенина. Независимую экспертизу она заказала в том же челябинском СТЭЛС (научно-исследовательском институте судебной экспертизы) уже в 2013 году.
Напомню, что сахалинское бюро судебно-медицинской экспертизы в обоих случаях не обнаружило причинно-следственных связей между действиями медицинских работников и наступлением смерти. Служебное расследование адекватности оказанной медицинской помощи, проведенное комиссией министерства здравоохранения области, выявило ряд недостатков, которые были признаны специалистами бюро несущественными. Их вывод: смерть Анны и Николая наступила от заболевания, а не от действий или бездействия медработников.
Обе семьи требовали более квалифицированной экспертизы, но следствие долго довольствовалось выводами местных специалистов и потому не заводило уголовных дел. А назначение комиссионной экспертизы в Российском центре судебно-медицинской экспертизы министерства здравоохранения в Москве возможно было только при возбуждении уголовного дела.
Прошу прощения за большие цитаты, но все в выводах, сделанных специалистами СТЭЛС в отношение лечения Сенина, кажется мне важным и существенным потому, что они полностью подтверждают свидетельства близких Николая о халатном отношении к нему медперсонала в больнице.
Вот что ответили челябинские специалисты на вопрос, соответствует ли медицинская помощь, оказанная Сенину в стационаре, стандартам и повлияла ли она на летальный исход лечения?
«Ни одной записи, подтверждающей осмотры хирургом больного с выраженным болевым синдромом с 23 часов до 7.00, в истории болезни нет. Можно сделать вывод, что врачебное наблюдение его в этот период не велось. Результаты анализов, взятых в приемном покое, доставлены в отделение только с началом следующего рабочего дня, в 10.20, а между тем панкреанекроз относится к заболеваниям, при которых в полном объеме действует правило золотого часа. Результаты анализов свидетельствуют о тяжелом состоянии больного, которое не было диагностировано при его поступлении в стационар. Никакие инструментальные исследования за этот период не проводились. Между тем ультразвуковое исследование органов брюшной полости могло показать увеличение размеров и структуры поджелудочной железы, изменения в забрюшной клетчатке, наличие жидкости в брюшной полости, а компьютерная томография позволила бы оценить характер и масштаб поражения поджелудочной железы уже в начальной фазе заболевания. Следует уточнить, что проведение УЗИ и компьютерно-томографической диагностики предусмотрено стандартом медицинской помощи с острым панкреатитом, утвержденным приказом МЗСР РФ. Вывод комиссии министерства здравоохранения Сахалинской области о минимальной диагностической значимости этих исследований в начальной фазе заболевания не соответствует данным практической хирургии. Более того, течение заболевания и результаты биохимических анализов свидетельствуют об ошибочной оценке тяжести заболевания. Показанной при поступлении Сенина в стационар являлась и диагностическая лапароскопия, также предусмотренная стандартом. Недооценка тяжести состояния больного при поступлении его в стационар и отсутствие наблюдения его в ночное время повлекли за собой необоснованную задержку в переводе в реанимационное отделение и отсрочку интенсивной инфузионной терапии. Больной был передан в реанимацию в шоковом состоянии после того, как утром на фоне падения артериального давления потерял сознание. В 11 часов артериальное давление составило 70/40 при частоте сердечных сокращений 108 в одну минуту. Впервые было высказано предположение о возможности развития у больного панкреанекроза. Несмотря на высказанное предположение, следующий осмотр дежурным хирургом был зафиксирован лишь через 11 часов после этого. Время было упущено, и в условиях развития интоксикационного шока и резкого утяжеления состояния показания к лечебно-санационным мероприятиям уступили место необходимости проведения интенсивной инфузионной терапии с целью проведения детоксикации и стабилизации состояния больного. Между тем течение болезни стало неуправляемым, и в 5.30 утра наступила остановка сердечной деятельности. В 6.00 констатирована смерть Сенина.
Как вывод: медицинскую помощь, оказанную Сенину в стационаре, нельзя назвать соответствующей порядку, объему, виду медицинской помощи, предусмотренным регламентирующими документами и стандартами оказания медпомощи для больных с тяжелым панкреанекрозом. Дефекты, допущенные при оказании лечебно-диагностической помощи в результате действий и бездействия медицинского персонала, повлияли на исход заболевания, то есть причинили вред здоровью Сенина, выразившийся в наступлении летального исхода.
Таким образом, заключение экспертной комиссии об отсутствии причинно-следственной связи между допущенными дефектами и наступлением летального исхода заболевания является голословным, не имеющим объективной аргументации, так же как утверждение о неизбежном неблагоприятном исходе этой патологии».
Сейчас комплексная судебно-медицинская экспертиза в Москве назначена по обоим уголовным делам. Ориентировочный срок ее начала – не ранее второй половины 2014 года в обоих случаях.
Смысла в ней как будто уже нет, ведь состоится она через три года после смерти Анны и Николая. Даже если она и подтвердит выводы челябинских экспертов и будет установлена вина конкретных врачей, то ответственности они, возможно, уже не понесут по причине срока давности. Виновные в смерти двух молодых людей, если они и были, свободно вздохнули еще летом уходящего года. Пронесло!
Но экспертиза эта нужна, она принципиальна. Не только родным Анны Кожемяко и Николая Сенина надо твердо знать, правильно ли их лечили, но и всем остальным сахалинцам. Выводы московских специалистов важны, я думаю, и для медицинского сообщества островной области, для министерства здравоохранения.
Эта экспертиза, впрочем, могла быть сделана вовремя, и виновные, если они в этой истории были, не ушли бы от ответа.
Следствие
ведут
волокитчики
В прошлой публикации я уже останавливалась на оценке работы следствия. Факт волокиты с его стороны в отношении проверки обстоятельств лечения и смерти Анны неоднократно устанавливался прокуратурой.
Представитель семьи Кожемяко Вячеслав Мишин рассказывает, что при рассмотрении их уголовного дела был также установлен факт подделки (фальсификации) старшим следователем СО по г. Южно-Сахалинску СУ СК РФ по Сахалинской области Мариной Ли материалов уголовного дела № 3015040, в частности бланка ответа из Российского центра судебно-медицинской экспертизы министерства здравоохранения и социального развития РФ о постановке на очередь за № 285.
Такого ответа в действительности не существовало. Следователь изготовила его путем технического копирования, перенеся реквизиты бланка ФГБ РЦСМЭ мин-здравсоцразвития России и подписи директора и заведующего отделением с имеющегося бланка на чистый лист, а текст ответа составила сама.
В результате таких противоправных, незаконных действий, считает В. Мишин, практически на год в Москве было затянуто назначение комиссионной судебно-медицинской экспертизы, что, в свою очередь, привело к затягиванию расследования уголовного дела.
По данному факту 23.10.2013 г. потерпевшие подали на имя руководителя следственного управления следственного комитета по Сахалинской области А. Заболиченко заявления о привлечении Ли к уголовной ответственности. До сих пор решение не принято. Буквально на днях был сделан запрос о том, какие меры приняты по заявлению потерпевших. Ответа из аппарата следственного управления не последовало.
Ранее в отношении Ли была проведена служебная проверка, факт изготовления подделки подтвердился, и Ли была привлечена к строгой дисциплинарной ответственности. Ей объявлен строгий выговор.
Адекватное ли это наказание?
Мишин считает, что упомянутое дисциплинарное наказание не соответствует тяжести совершенного проступка.
Родители Анны Кожемяко надеялись на установление истины по уголовному делу. Они никогда не предполагали, что в следственных органах существует волокита и возможна подделка документов.
Мать Николая Сенина тоже в большой претензии к следствию. Часто менялись следователи, некоторые держали у себя материалы по нескольку месяцев, женщина писала заявления, ходатайства, а результатов не было. В прошлом году расследование дела передали все той же Ли, и оно затянулось так же, как и дело Кожемяко, из-за обмана по назначению судмедэкспертизы в Москве.
Как расценивать такое вот почти добродушное отношение руководителей следствия к незаконным поступкам подчиненных – людей, стоящих на страже законности?
Впрочем, весь ход расследования этих дел говорит, что их пытались спустить на тормозах. Сами ли следователи так решили или действовали по чьей-то подсказке?
Странно, но с истечением срока давности по расследованию «врачебного» преступления следователи вдруг как-то «повернулись лицом» к потерпевшим.
Например, мать Сенина очень настаивала, чтобы в Москве провели не только гистологическую экспертизу, но и генетическую. Она не верила, что у сына в 29 лет могли быть указанные в посмертном диагнозе заболевания, которые, на взгляд наших экспертов, сыграли такую большую роль в летальном исходе. Она считает, что материалы могли подменить. Долгое время ей внушали, что практически ничего из материалов, пригодных для экспертиз, не осталось. Но новый следователь нашел-таки «пропавшие» парафиновые блоки, а также дополнительные стекла со срезами тканей. Правда, по словам матери Николая, в Москве распорядились этим материалом вроде бы неправильно, что-то уже безвозвратно испорчено для одной из экспертиз, а крайних не найти.
Она рассказывала, что нашел следователь и свидетеля того, как Николая с острой болью томили в приемном покое больше двух часов; а также соседа по палате, который уверял, что ночью Николаю было очень плохо и он напрасно искал кого-то из персонала, чтобы ему помогли.
Если бы все это сделать раньше…
У меня накопилось много вопросов к следствию по этим двум делам, и я просила встречи с кем-то из руководства, чтобы задать их и прояснить некоторые моменты. Но мне в интервью было отказано, руководство следственного управления через свою пресс-службу передало: все комментарии будут после окончания экспертиз в Москве, то есть через год.
Будет ли работа над ошибками?
Знакомишься с подобными «больничными» историями, и становится страшно, что в какое-то время твои близкие и ты сам можешь оказаться в роли обреченных на умирание из-за дефектов в организации медпомощи в каком-то отдельном лечебном учреждении и холодного отношения к своей работе медперсонала.
Когда-то медицина входила в список самых самоотверженных профессий. И добавлю: самых уважаемых. Считалось, что в учителя, милиционеры и врачи надо идти только по призванию. Дикий рынок, в который страну ввергли два десятка лет назад, поменял приоритеты. Сегодняшняя молодежь не хочет служить профессии и людям. Да и те, кто уже «влез» в медицину, тоже не желают «сгорать» на работе, заботясь о каждом пациенте как о своем близком. Некий исследовательский центр провел опрос населения, чтобы узнать, какие сферы деятельности считаются у нас самыми непопулярными. Врачи тоже оказались в «черном списке», причем в соседстве с киллерами и официантами. Мотивы, по которым люди никогда не стали бы врачами, заявлены гуманные: «Слишком высока цена ошибки». А еще – желание иметь больше свободного времени. Известно, что из-за дефицита кадров многие врачи трудятся как рабы на галерах. Отсюда и ошибки, халатность и прочее.
Работа врача, конечно, очень ответственна. Но часто ли мы узнаем об их ошибках? Как правило, они тщательно скрываются от населения. Письменные жалобы пациентов тоже редко подтверждаются. За долгие годы работы в журналистике я столкнулась только с тремя случаями, когда дело дошло до суда. И во всех случаях судебная перспектива стала возможной только после привлечения независимой экспертизы. Врачебные дела – самые трудные в смысле доказательств вины. Рядовому пациенту тягаться с медицинским сообществом не рекомендуется. Доктора будут покрывать коллег из солидарности, потому что завтра и им может потребоваться поддержка тех, чью работу они сегодня оценивают.
Расследование уголовных дел по смерти Анны и Николая, возможно, уже действительно потеряло смысл, если руководство больницы и виновный персонал и дальше будут держаться выбранной линии поведения: не признавать ошибок. Но семьи двух умерших молодых людей как раз для того и обратились в следственные органы, чтобы факт вины медработников был признан официально и послужил предметом обсуждения, учебы. Этим людям не нужна «кровь», строгое наказание виновных – Анну и Николая не вернуть. Они только хотят, чтобы была проведена работа над ошибками и ничьи дети больше из-за подобных просчетов не умирали.
Н. КОТЛЯРЕВСКАЯ.
