В лесу под Карачевым
Миша Воробьев родился на Брянщине перед самой войной и стал третьим ребенком в счастливой советской семье. Его отец, уходя на фронт, конечно, не мог даже в самых страшных мыслях допустить, через какие испытания пройдут его любимые малыши.
Городок Карачев фашисты оккупировали 6 октября 1941 года и стали зверствовать после того, как несколько партизанских отрядов, скрывавшихся в лесах, нанесли ощутимый урон немецким войскам. Оккупанты вешали мирных жителей городка по одному подозрению в связях с партизанами, а у Воробьевых такие связи были – брат матери Михаил Горбачев воевал в таком отряде. Зимой 1943-го ему удалось вывести семью сестры в лес. Так поступали многие партизаны, опасаясь за своих родных.
Женщины с детьми старались обустроить жизнь в землянках, кашеварили, стирали, помогали наводить маскировку. Подростки рвались принять участие в боевых операциях. Страх, поселившийся в душах ребятишек за время «под фрицами», понемногу проходил – кругом были свои. Но уже через три месяца по наводке предателя отряд был уничтожен карателями. Мужчины-защитники стояли до последнего, полегли все, а женщин и маленьких детей немцы взяли в плен.
Преддверие ада
Их погнали по еще заснеженному весеннему лесу к железнодорожной станции. Там уже были собраны жители Карачева для отправки в Германию. Их загнали в вагоны для перевозки скота. Охранники бросили на пол вагона несколько буханок хлеба, поставили лохани с водой, закрыли намертво – и состав тронулся.
Вагон, где несколько дней томились Воробьевы, был набит битком, сесть на нары удавалось немногим, спали стоя, сидя на полу. Хлеб быстро кончился. Воду старались беречь, но и она иссякла задолго до окончания этого страшного пути. Ловушка на колесах не проветривалась – от миазмов нечем было дышать. Людей лишали человеческого достоинства, но это был еще не ад, а только его преддверие.
Пленных привезли в один из пересылочных лагерей Латвии. Здесь фашисты машинками для стрижки овец снимали волосяной покров с прибывших, загоняли всех в общую баню, предварительно обмазав липкой гадостью – средством от блох для животных, а затем ставили под холодный душ. Людям выдали полосатые робы со знаками, обозначающими национальность, – на робах русских стоял знак «ост».
Через неделю пленных снова загнали в вагоны и повезли в Берлин. На вокзале уже ждала группа бюргеров и зажиточных фермеров – немцы желали иметь бесплатную прислугу и рабочую силу. Они выбирали себе рабов, как скотину, щупая мышцы, осматривая зубы. В услужение брали девочек-подростков, на фермы – крепких мальчишек и женщин, не обремененных детьми. Тем, кого выбрали, повезло – хозяева их били, но хотя бы содержали в условиях, несравнимых с лагерными, и лучше кормили. Старики, малыши и многодетные матери не могли рассчитывать на подобное везение – их везли к концлагерь вглубь Германии.
Сошествие в ад
В 300-х километрах от Берлина в Тюрингии есть небольшой городок Заальфельд – ныне туристический рай. А в годы войны там располагался один из трех крупнейших концлагерей Германии – «Лаура». Это был комплекс из нескольких лагерей и отдельных участков для военнопленных, взрослых гражданских узников и маленьких детей. По периметру – несколько километров колючей проволоки, через каждые 50 метров – вышки с охраной. Неподалеку находилась военная фабрика «Шайте», основной рабочей силой которой стали узники со всей Европы.
Лагерь для самых маленьких назывался «Зельд», туда помещали детей, разлучив их с матерями. Там оказались трехлетний Миша Воробьев и его пятилетняя сестренка. Малышей не гоняли на работы, но они обязаны были содержать в чистоте барак, убирать территорию лагеря, сами себя обслуживать и безоговорочно подчиняться.
Надсмотрщица барака, «лагерьфельдша», молодая немка в галифе и погонах плеткой била малышей за любую провинность: неповиновение, нерасторопность, неряшливость, воровство и драки за еду. Утром детей строили и выгуливали по лагерному двору, часто давали грифель и доски – учили немецкому языку, будущие рабы должны понимать приказы хозяев. Говорить на родном языке строго запрещалось под страхом наказания.
Кормили ребятишек почти постоянно похлебкой из шпината, в которой изредка попадались волоконца гнилого конского мяса. В баланде плавали опарыши – их не просто ели, им радовались. А по праздникам на двоих выдавали баночку маринованных лягушек – это было лакомство для быстро превращавшихся в ходячие скелеты малышей.
Разлученные с матерями, постоянно голодные ребятишки видели через проволоку, как рано утром взрослых и подростков гнали строем на фабрику. Как вытаскивали из бараков вместе с умершими ночью больных и ослабевших и отправляли мертвых и еще живых в крематорий, его труба не прекращала дымиться. Дети видели, как на столбах с табличкой «Вор» вешали заключенных, укравших кусок бутерброда у охранника или объедки из мусорного бачка для персонала лагеря. Но самым страшным для малышей было то, что раз в десять дней палачи в белых халатах брали у них кровь для немецких солдат из госпиталя в Заальфельде.
На робе маленького Миши рядом со знаком «ост» был проштампован его порядковый номер, ставший его лагерным именем, и группа крови. Потерю крови полуживым от голода детям «компенсировали» маленькой карамелькой из жженого сахара. В лагере «Зельд» были тысячи детей – немецкие солдаты получали свежую кровь в достатке. И в данном случае фашистских вампиров не волновала пресловутая «чистота арийской крови»…
За два с половиной года в концлагере Миша Воробьев рано повзрослел. Дети из «Зельда» выглядели маленькими тощими старичками с глазами, познавшими бездну ада. Конечно, свою историю Михаил Васильевич в большей части знает со слов матери. Но многие эпизоды, врезавшееся в детскую память, не стерли прошедшие десятилетия. Удивительно, что, не зная нормальной жизни, он подмечал в этом аду проблески человечности.
«Лагерьфельдша» со своей страшной плеткой по праздникам выводила детей на плац, когда менялись смены охраны, и солдаты Рейха угощали малышей кто пряником, кто конфетой. Немцы любят Рождество и Пасху, в эти дни принято угощать всех сладостями – и они «баловали» своих маленьких подневольных доноров. Смотрительницы других бараков так не поступали.
Но самым дорогим подарком от этой фрау были встречи детей с матерями – раз в неделю она позволяла женщинам ненадолго навещать своих малышей. Эти минуты для Михаила Васильевича остались самым дорогим воспоминанием детства – раем нежности и любви в лагерном аду.
Часто мама приносила хлеб – работающим на фабрике заключенным давали пайку – нечто грубое пополам с опилками, вкуснее которого Миша ничего не знал. Мама собирала сухарики целую неделю, чтобы поделить их между своими детьми. Эти кусочки надо было съесть, пока мама рядом – иначе их могли отобрать. Если бы не эти короткие встречи с матерью, кто знает, возможно, Миша забыл бы даже свое имя, как забыл родной язык. Выходит, даже страшная надсмотрщица имела какое-то сострадание. И Михаил Васильевич до сих пор благодарен ей за крохи милосердия.
Освобождение
Семье Воробьевых повезло – все они выжили и дождались майского дня, когда советские танки прорвали периметр из колючей проволоки. В тот день малышей не вывели на прогулку, а взрослых на работу – куда-то делся весь персонал лагеря.
Палачи сбежали – и в этом великое везение узников «Лауры». Стремительный натиск Красной Армии не оставил времени для уничтожения заключенных, они остались запертыми в бараках.
Когда на территорию лагеря ворвались танки, детииспугались. Но эти солдаты никого не били, не волокли в крематорий – они со слезами на глазах обнимали узников, брали на руки детей, совали в их ладошки хлеб и куски сахара. Женщины радостно бросались на шею освободителям и падали в ноги…
Появились мама и сестры, и вскоре на машинах бывших заключенных отвезли в город, расселили в брошенных немцами квартирах. Их впервые хорошо накормили, Миша никогда не видел такого количества нормальной еды.
Они еще полгода оставались в Германии – вывезти сразу такое количество соотечественников было сложно. За это время всех бывших узников пропустили через «сито» НКВД – это было обязательной процедурой для лиц, угнанных в Германию.
И вот, наконец-то, воссоединившаяся семья отправилась на Родину – в полном составе. После освобождения их нашел отец – он дошел до Берлина и разыскал семью, зная, что родные были угнаны в эти места.
Мама тогда сказала Мише: «Это твой папа». И он был рад, хотя совершенно не помнил отца и с такой же радостью принял бы за него любого мужчину. А еще он совсем не понимал, что говорит этот солдат – мальчик не помнил ни слова по-русски. Уже в Карачеве, полностью разрушенном войной, пришлось заново постигать родную речь. Среди «учителей» были жестокие люди: сверстники не понимали, через что прошел этот ребенок. Он выходил на улицу со своим немецким, и мальчишки лупили его, обзывая «фашистом», «фрицем» и прочими обидными словами…
Жизнь продолжается
Карачев лежал в руинах, семье негде было жить, и в 1946-м Воробьевы приехали на Сахалин, в Корсаков. Полтора года ютились в двухэтажном общежитии, где жили еще тридцать семей. Потом их определили в деревню Тамбовка, где родители устроились на работу.
Родным языком Миша овладел быстро, и в Тамбовке смышленый не погодам мальчик пошел сразу во второй класс. Окончил там начальную школу, а средней в деревне не было – пришлось отправиться в корсаковский интернат, где уже жили сестры.
После десятилетки Михаил Васильевич отслужил в армии на Камчатке, получил специальность радиотехника, демобилизовался младшим лейтенантом. В его трудовой биографии были профессии инструктора ДОСААФ, бетонщика, мастера завода «Стройдеталь». У него появилась семья. Михаил Васильевич пережил немало утрат, но его надежной опорой стала дочь и внуки, крепкие парни.
Сегодня Воробьев активно работает в совете ветеранов г. Корсакова, встречается со школьниками и студентами, рассказывает им о пережитом. Он полагает, что это его вклад в борьбу за мир. Главное, чтобы больше никогда не повторились ужасы войны, чтобы дети не попадали за колючую проволоку, не голодали и не становились донорами для фашиствующих вампиров.
Ольга Князева, г. Корсаков.
