Все больше уважаю нашу медицину. Нашу – это сахалинскую, не будем о глобальных масштабах. Правда, недостатков еще хватает. Особенно раздражают мелочи, может быть, потому, что они, в отличие от крупных достижений, всегда надоедливо бросаются в глаза.
Впрочем, по порядку.
Кто о чем, а вшивый о бане. Сия поговорка ухо не ласкает, но очень подходит для начала этих заметок. Ведь наш брат-пенсионер, затевая между собой душевные разговоры, в конце концов все сводит к своему здоровью, давно уже не богатырскому, и, стало быть, к этой самой медицине. Не замечали?.. Однако сразу хочу опровергнуть досужие рассуждения о том, будто ветераны могут только брюзжать да критиковать. Нет, хорошее мы тоже видим.
Например, благодаря двум обычным врачам моей обычной районной поликлиники я попал на операционный стол в плановом порядке, а не в экстренном, когда шансы «выкарабкаться» значительно меньше.
При этом никаких чудес и подвигов, просто они – терапевт и кардиолог – профессионально выполнили свою работу, то есть своевременно диагностировали мои болячки, а затем инициировали огромный перечень обследований, необходимых для операции на сердце.
А саму эту плановую операцию мне сделали в Хабаровском центре сердечно-сосудистой хирургии. Не буду вдаваться в подробности, но один момент особенно запомнился. Выписной эпикриз (выписку) выдали почему-то в последний день, да еще после обеда, за несколько часов до моего отлета на Сахалин. Читаю «приговор» (по-научному – экспертный анамнез): «Трудоспособность стойко утрачена в связи с заболеванием». После такой правды-матки я чуть снова не оказался в реанимации. К счастью, удалось отыскать моего лечащего врача.
Показываю выписку:
– Юлия Витальевна, вы бы хоть выражения помягче выбирали, а то как обухом по голове. Я что, больше вообще не могу нигде работать?
Отвечает:
– Это не я. Так написали хирурги, которые вас оперировали, это типовая формулировка. Ведь вы перенесли тяжелейшую операцию с остановкой сердца. Я же, как лечащий врач, могу вам посоветовать одно – не возвращайтесь в ту профессию, которая привела вас на операционный стол. Вы кто по профессии?
– Уже без малого лет сорок работаю в средствах массовой информации, журналист.
– Не могу ставить под сомнение ваш профессиональный выбор, но, увы, в числе причин, «поставляющих» в наш центр пациентов, львиная доля как раз у таких профессий, где «покой нам только снится». Выберите что-нибудь попроще, поспокойнее.
Обращаю внимание читателей на такую оценку, потому что ниже будет совсем другое медицинское мнение о моей профессии.
Вернувшись из Хабаровска, пошел в свою поликлинику, поскольку был выписан под наблюдение кардиолога по месту жительства. В ходе разговора с ним возник такой диалог:
– У вас два серьезных заболевания, почему не оформляете инвалидность?
– Если вы считаете это необходимым, направьте меня, пусть оформят. Я же не буду ходить сам и выпрашивать: «Хочу быть инвалидом!».
– Вы не горячитесь! У нас есть комиссия, которая и занимается такими вопросами. Сходите, там вам все расскажут.
Ну, думаю, если расскажут, то почему не сходить, да еще в одном здании.
Прихожу в кабинет этой комиссии, за столом женщина в белом халате, излучающая доброту и человечность. Спрашивает:
– Вы где работаете?
– В средствах информации, журналист, стаж около сорока лет.
– Это в газете, что ли?
– Не только, но сейчас работаю именно в газете.
Далее следует шедевр бюрократического маразма:
– Но вы же там не мешки ворочаете!
– Вы правы, у журналистов несколько иной характер работы. А ваша аргументация мне понятна, позвольте откланяться.
И – к двери.
– Вы куда! Я вам еще ничего не сказала!
– Да все вы сказали. И все я услышал. Я же инвалид не по слуху.
Выяснять подробности о своей собеседнице не стал, дело ведь не в персонах, а в системе. Изменится сама система, и люди в ней станут работать соответствующие. Таких в нашей державе много. А пока, похоже, эффективность работы «инвалидных» комиссий оценивается в первую очередь по количеству отказов.
В ноябре прошлого года судьба уготовила мне еще одно медицинское испытание – в головном мозге обнаружилась опухоль (могу даже блеснуть научной терминологией – опухоль ольфакторной ямки).
После тщательных обследований стало ясно: операции по ее удалению не избежать. Тем более что это, на языке медиков, новообразование вовсю «работает» – я перестал ощущать запахи (как мне потом объяснили, обоняние уже не вернется), несколько раз терял сознание. Без запахов, конечно, жить можно, к тому же они не всегда приятные, а вот без сознания…
Среди прочих новостей сообщил мимоходом о своей медицинской беде сибирским землякам, с которыми переписываюсь по электронной почте. Они же отреагировали чересчур практически.
Оказывается, в моей любимой Тюмени (по «любимости» занимает второе место после Сахалина) богатые нефтяники отгрохали центр нейрохирургии, куда приезжают даже из зарубежной Европы. Друзья приглашают: давай к нам, попробуй получить квоту, а все остальное, мол, мы здесь организуем.
Чисто из любопытства навел справки в областных медицинских кругах: квота – не проблема, проблема – страховая организация не оплатит ни саму операцию, ни проезд туда и обратно, поскольку есть возможность для такой операции ближе. Ну что ж, логично.
Что касается «ближе», то это совсем рядом – отделение нейрохирургии областной клинической больницы, оснащенное современным оборудованием, отметившее в апреле свое 50-летие. Но главное «оснащение» – коллектив нейрохирургов исключительно высокой квалификации.
Я в этом убедился и в личном общении с ними, и по отзывам многих пациентов (в год здесь делается около 600 успешных операций), и непосредственно на операционном столе, где мне вернули, лучше сказать – подарили возможность здорового образа жизни.
В качестве отступления хотел бы заметить: таким людям, таким штучным специалистам наше «социальное» государство могло бы уделять больше внимания и заботы.
Да и вообще, если говорить в целом о медицине, от позорных зарплат в этой отрасли государственным мужам должно быть стыдно. Боюсь только, а вдруг некая «опухоль» лишила их чувства стыда и оно у них «стойко утрачено»?..
Чтобы не расставаться с читателем на столь грустной ноте, прощальный анекдот: «На днях узнал из прямой линии, что медицинские сестры получают 40 тысяч рублей. Жена работает медсестрой, домой приносит 16 тысяч. Вопрос к знающим людям – как заставить мою благоверную приносить всю зарплату в семью?».
P. S.
Прочитал эти немудреные заметки, которые не успел отправить в газету, и решил их дополнить. Дело в том, что вчера меня выписали из городской больницы (Южно-Сахалинской имени Ф. С. Анкудинова), где я меньше недели лежал в офтальмологическом (глазном) отделении. Увы, из этих «лежал» и «выписался» с возрастом все больше складывается наша пенсионерская жизнь.
К офтальмологам же нас приводит, как известно, зрение, которое у меня было приблизительно такое: все вижу, однако… ничего не вижу.
Вот, к примеру, дерево – это зеленая шумящая масса, а что у него шумит, надо вспоминать из недалекого прошлого. Оказывается, у деревьев есть листья! Но многие старики (простите – ветераны) их уже не различают. И так далее, и тому подобное.
Ну а главное «оснащение» этого отделения горбольницы тоже, разумеется, кадровое – хирурги-офтальмологи, как на подбор, молодые, высокие, с манерами людей, хорошо знающих себе цену.
Один из них (который меня потом оперировал и был моим лечащим врачом) провел со мной довольно продолжительную беседу, предваряющую операцию. Поставленный им вопрос – какое зрение мне нужно – поначалу вызвал недоумение.
Да любое, лишь бы глаз совсем не ослеп! Потом он все-таки добился моей конкретики: хорошо бы видеть и далеко (но умеренно далеко, чтобы хватало для вождения автомашины), и близко, для чтения книг и газет. Представьте себе, это было обещано!
Когда я рассказал о беседе соседям по палате, меня подняли на смех: всем нам поставят одинаковый хрусталик, какие тут варианты! Это пижонство! Однако проведенная после операции диагностика показала: да, я получил такое зрение, какое хотел и какое мне обещал хирург. Если это – пижонство молодого врача, то что тогда называется высоким мастерством?..
В заключение о пресловутых «мелочах», как же без них…
Первый пример. По вечерам мое давление стало понижаться, но в это же время надо принимать таблетку, которая его понизит еще больше.
Какой выход? Схожу, думаю, на пост к медсестре, померяю, если пониженное – то лекарство пропущу. Прихожу, объясняю ситуацию и слышу:
– Вам измерение давления врачом не назначено.
– Так мне-то что делать, пить лекарство или нет?
– Не знаю… Ну ладно, давайте померяю.
Пример второй. Изредка (как правило, в самый неподходящий момент) у меня воспаляется правый голеностоп. И боль нешуточная, и хромать приходится. Дома обезболивающие средства всегда под рукой, а сюда взять забыл… Похромал в процедурный кабинет выпрашивать таблетку. Но процедурная сестра говорит:
– Таблетка может не помочь. Давайте-ка я вам сделаю укол внутримышечно…
Вот два вида милосердия: формальное – по назначению, и настоящее – от души.
Пусть девчонки – мой возраст позволяет их так называть – на меня не обижаются, но я напомню: издавна, изначально медицинскую сестру так и называли – сестра милосердия. Они, конечно, об этом знают, но иногда забывают, что вполне простительно для их возраста.
… А на деревья, растущие за окнами моей палаты, я уже смотрел совсем другими глазами.
Герман БЫЧКОВ, пенсионер, член Союза журналистов России.
