К 50-летию трагедии в Беринговом море
Сначала обратимся к месту, где происходили события. Специалисты утверждают, что в доисторические времена два гигантских материка – Евразия и Северная Америка — пытались заключить в свои объятия Берингово море на крайнем севере, но море им не покорилось, разорвало оковы и соединилось с Северным Ледовитым океаном. Его и сейчас считают самым суровым на земном шаре. Здесь рождаются ветры и туманы, иногда волны достигают высоты трехэтажного дома.
С юга рука Творца рассыпала от Аляски до Камчатки цепь островов, словно повесила на широкую грудь Тихого океана шаманские амулеты: острова Лисьи, Прибылова, Андреяновские, Крысьи, Ближние, Командорские. Командорские — наши, остальные принадлежат США, но над ними витает дух русской Америки — свидетельство отваги и предприимчивости наших предков.
В 1961 году экипаж поискового судна «Никополь» обнаружил у островов Прибылова скопления сельди, и с тех пор сюда стали снаряжать экспедиции приморских, сахалинских и камчатских рыбаков.
Однажды они заплатили за богатые уловы слишком дорогую цену…
Теперь представим свидетелей той трагедии, людей, которые на себе испытали страшный разгул стихии.
В ту ночь на борту плавбазы «Кавказ» находился специальный корреспондент газеты «Советский Сахалин» Арнольд Пушкарь, один из лучших журналистов Дальнего Востока. Со временем его пригласили в газету «Известия». После себя он оставил несколько содержательных книг. Он знал многих рыбаков, рыбаки знали его и глубоко уважали за толковые очерки.
В номере за 6 февраля 1965 года он опубликовал свои впечатления под заголовком «Берингово море, 19 января». Начинаются они словами: «Я возвращаюсь из района промысла, как с фронта».
В Южно-Сахалинске проживает капитан дальнего плавания Валентин Павлович Лекус. Богата его рыбацкая биография, больше тридцати лет ходил он на траулерах, больших и малых, забирался далеко в северные широты и спускался в южные, рыбачил в дальневосточных водах, у берегов Канады и США, Южной Америки и Новой Зеландии. Соленые океанские ветры выбелили его голову, подточили здоровье, однако же сумел он сохранить великолепную память, высокий уровень флотской культуры, преданность однажды выбранной профессии, тепло рыбацкой дружбы. Мало уже осталось его сверстников, с кем делил Лекус радости и тревоги нелегкого труда. Валентин Павлович может говорить о них часами, рассказы его полны жизни… В ту ночь он нес свою капитанскую вахту на среднем рыболовном траулере-рефрижераторе.
– Да никто не знает, как они погибли! И я не знаю.
Лишь когда в одной из районных газет промелькнуло суждение сухопутного «моряка» о том, что катастрофу можно было предотвратить, стоило лишь предпринять то-то и то-то, Валентин Павлович не выдержал:
– Как можно судить о том, чего не знаешь? Да был ли ты там? Да знаешь ли ты, почем фунт рыбацкого лиха? Однако уж если решили обратиться к той ночи, то начнем не с конца, а с начала. Надо воздать должное советским корабелам, которые умели строить замечательные траулеры. Мне вверен был «Углич» – траулер-рефрижератор, построенный в Киеве на заводе «Ленинская кузница». Судно имело стальной сварной корпус, мощный двигатель в 400 лошадиных сил, обладало отличными мореходными качествами. При умелом управлении на нем можно было выдержать даже ураган. Конечно, ни один капитан специально на рожон не полезет, постарается, если возможно, где-нибудь укрыться, но уж коль встреча со штормом становится неизбежной, смело вступает в единоборство. Шторм вымотает душу, кого-то вывернет наизнанку, не без того, – что ж, работа у нас такая. Не переносишь — ищи место на берегу. Где строили «Себеж» и «Севск» – в Киеве или в Хабаровске, – точно не знаю, но в принципе от «Углича» они вряд ли отличались. «Нахичевань» была постарше, двигатель имела послабее, 300 лошадиных сил, но и это судно было очень надежным. Командовал им опытный капитан Владимир Александрович Огурцов, штормом его было не запугать. Вряд ли уступал ему на «Себеже» Михаил Дмитриевич Дворянцев. На «Севске», говорили, был молодой капитан, но нас, таких молодых, в экспедиции набиралась едва ли не половина. Так что драма заключалась не в мореходных качествах судов, не в возрасте капитанов, наличии или отсутствии у них опыта, даже не в силе урагана. На нас тогда обрушилась не одна беда, а две одновременно — шторм и мороз в восемнадцать градусов. Ну не помнил никто такого дьявольского стечения обстоятельств! Обычно если донимал мороз, то стихал ветер. Если налетал шторм, то он приносил с собой теплый воздух, и тогда температура могла подняться до плюсовой. Да, зимой приходилось несладко, борьба с обледенением была привычной. В самые суровые дни объявляли аврал два-три раза. А в ту ночь в Бристольском заливе случилось невероятное: лед намерзал прямо на глазах. Это было какое-то наваждение! Смотришь на трос в палец толщиной — через минуту, другую, третью он приобретает размеры пожарного шланга. Телом ощущаешь, как судно теряет способность отыгрываться на волнах, как зарывается носом в воду. Тут свихнуться можно было от такого напора стихии. Что нас спасло? Рыбацкое счастье, мужество и стойкость экипажа и полная загрузка судна. Груз обеспечивал судну остойчивость, то есть способность возвращаться в прежнее положение после каждого удара волны, как это делает ванька-встанька. Люди работали на пределе своих сил по полтора часа. Коку было приказано приготовить горячий кофе и открыть консервы. На отдых выходило не более сорока минут. Стекло в рубке покрывалось льдом, пришлось приспустить его, чтобы иметь обзор. Минуты летят стремительно, кажется, команда не успела проглотить по куску хлеба, как ее надо снова поднимать. А судно качается, волны набрасываются разъяренным зверем, все покрывается льдом: шлюпки, надстройки, мачты, реи, стрелы, такелаж, рукавицы, одежда, лом, топор. Радисты опускают антенны, сбивают лед деревянными колотушками. Самые ловкие карабкаются повыше. Полундра! Не зевай, братцы, такие глыбы летят с верхотуры, что и каска не спасет. Работают все, кроме меня и рулевого. В минуту, которая показалась мне критической, вызываю на мостик старпома и беру в руки лом. Однако критический момент наступает через час, обессиленная команда как раз ушла на отдых. Внезапно судно получило сильный крен на левый борт. Обледенение шло слева, откуда непрерывно хлестала волна. Я успел произвести маневр с одновременным увеличением оборотов двигателя. Судно выровнялось! Снова вызвал команду на борьбу со льдом. Мы облегченно вздохнули только тогда, когда вошли в лед. Ветер свирепствовал по-прежнему, но обледенение уже не грозило — не было брызг. Все попадали спать не раздеваясь. Прилег и я, строжайше наказав вахтенному помощнику, чтобы следил за обстановкой и разбудил меня, если судно начнет выносить изо льда. Ураган срывал льды и уносил вместе с судами в стихию бушующего моря, если те не успевали сманеврировать. Нам повезло, «Углич» прочно удерживался во льду.
К утру ураган умчался дальше, море утихомирилось, капитанский час начался по расписанию. Тогда-то и обнаружилось, что на связь не выходят «Себеж», «Севск», «Нахичевань»: вызывал их флагман, вызывали все суда. Отклика не было. Вся экспедиция, разбив залив на квадраты, вышла на поиски. Тут мы узнали о гибели приморского «Бокситогорска». Ночью перевернутое судно увидел капитан «Урупа» Геннадий Львович Панфилов. За днище держался человек. Человека надо было спасать, волна могла смыть его в любую минуту, но подойти к погибшему судну значило подвергнуть себя смертельной опасности. Наверное, позже и сам Панфилов не мог сказать, чего стоило спасение утопающего. «Уруп» находился в крайне тяжелом положении, разворот в таких условиях казался немыслимым, а тут еще несчастного ударом волны сбросило с днища, он бился на волнах из последних сил. Капитан Панфилов успел! Утопающий с трудом намотал скользкую выброску на руку, зажав конец зубами. Спасенным оказался рыбак Анатолий Охрименко. Он рассказал о трагедии «Бокситогорска». Картина гибели судна заставила нас еще раз содрогнуться от ужасов той ночи. Экипаж «Бокситогорска» обессилел, капитан разрешил короткий отдых. Судно вынесло изо льда, на развороте последовал удар волны, судно получило сильный крен. Именно в этот момент море нанесло два мощных удара в тот же борт. Всего несколько человек успели выскочить наружу, их накрыл опрокидывающийся корпус, чудом на поверхности остался только Охрименко.
Десять дней мы утюжили море, о промысле не могло быть и речи. По правительственным каналам обратились к американцам, они подняли в воздух самолеты. Нашли мы лишь продуктовый ларь да шлюпочное весло без определения принадлежности. Как будто наших судов никогда и не было! Конечно, в разговорах между собою не раз приходилось возвращаться к той черной ночи, размышлять над причинами гибели товарищей.
Большинство капитанов считали, что роковую роль сыграли пустые трюмы судов. Рыбу они только что сдали, горючего имели в обрез (танкер вот-вот должен был подойти). При переходе к новому месту лова полагалось взять балласт, но такого у нас не практиковалось. Балласт, забортную воду, легко закачать, да трудно выкачать! Какая-то доля воды остается, потом смешивается с топливом и может угробить двигатель. Знать бы наперед… Анализировали мы действия капитана «Бокситогорска». Может, он не вовремя отправил команду на отдых? Но как было угадать в той кутерьме, когда последует смертельный удар волны — сейчас или через двадцать минут? Почему нам удалось выровнять крен, почему «Нептуну», оказавшемуся на краю гибели (крен достиг 40 градусов), удалось спастись, а «Бокситогорску» не удалось? Нет ответов на эти проклятые вопросы! Случилось роковое стечение обстоятельств. Не питаю склонность к суевериям, но иногда невольно возденешь руки перед указующим перстом судьбы. За год до этого события на «Угличе» случилось ЧП: во время траления молодой штурман соскользнул за борт, но успел ухватиться за ваер и закричать. Моментально были приняты меры по его спасению, вытащили мы его, отогрели. Что вы думаете? Он утонул на «Нахичевани». Анатолий Охрименко, единственный спасенный в ту ночь, через год погиб в морской пучине. Не знаю подробностей, но весть эту передавали с судна на судно.
В конце января поиски прекратили, экспедиция продолжила промысел. Пошли будни, полные трудов и хлопот. Но где-то в глубинах сознания долго еще таились боль и тревога той ночи.
Эту эпитафию уместно закончить словами Арнольда Пушкаря: «По тому, как это было на «Нептуне», на «Угличе», «Урупе», на других судах, можем судить, с каким героизмом рыбаки «Себежа», «Севска» и «Нахичевани» боролись с ураганом и обледенением. Они пали смертью храбрых, как в бою».
К. ГАПОНЕНКО.
